...Когда скульптура была окончательно смонтирована и стало ясно, каким образом обе фигуры, держа в руках серп и молот, в едином порыве устремляются вперед, очень зримо представилось, как они несутся на стоящий как раз напротив павильон Германии. И сразу же возник вопрос: а нельзя ли сделать так, чтобы группа не «неслась» на немцев?
Международная обстановка в те дни была сложной, агрессивная сущность германского фашизма уже ни у кого не вызывала сомнений, территориальные притязания стали обычной нормой германской пропаганды. Собственно, война уже шла: советские люди в составе интербригад уже боролись с гитлеровской армией, отстаивая свободу республиканской Испании. В такой обстановке политики и дипломаты нашей страны делали все, чтобы избежать какого бы то ни было столкновения СССР и Германии:, идеологического, культурного и т. д. А тут демонстративное, символическое противостояние, сила которого многократно возрастала под воздействием на сознание экспрессии скульптурной группы. Не случайно Альберт Шпеер писал в своих мемуарах о русской «паре», которая «победно маршировала прямо на немецкий павильон»....Скульптура уже монтировалась, а строительство и облицовка павильона еще продолжались. Строители и монтажники мешали друг другу, но раздражение гасилось, да и времени на выяснение отношений не было.
Работы над монументом было еще очень много: нужно было выпрямить погнутые места, заделать щели, сварить между собой элементы каркаса и самой скульптуры. Скульпторы вновь среди рабочих: опять у них в руках деревянные молотки и сварочные аппараты. В газетах появились сообщения о женщинах-скульпторах советского павильона, которые занимаются совсем не женской работой — монтажом и сваркой собственной скульптуры.
До самого последнего момента, до последней приваренной детали не была В. Мухина спокойна за судьбу монумента. В одном из писем она позднее писала: «Вначале, когда одели только женский торс (он был первым), статуя обещала быть очень маленькой... у меня тревожно забилось сердце, не промахнулась ли в размерах. Сокращение громадное. Но по мере навески она стала так расти, что все вздохнули свободно».
Амбициозные немцы тоже с тревогой ждали окончания работ над возведением скульптуры: их больше всего волновало, не будет ли советский павильон выше германского. Когда же опасения их подтвердились, из Берлина скомандовали: высоту входа в германский павильон поднять еще на десять метров. Сделали деревянную надстройку, покрыли ее драпировками, а наверх, как и было задумано, установили имперского орла со свастикой. Этот сравнительно небольших размеров «орел» и так на большой высоте терялся, а теперь, когда его вознесли еще на 10 метров, и вовсе утратил зримые очертания, выглядел жалко и потерянно.
Двадцать пять человек работало на монтаже: двадцать рабочих и пять инженеров. Чистили стальные листы нанятые на бирже труда француженки. Весь монтаж занял одиннадцать дней. Радовались все: и свои, и чужие, и хозяева, и гости, а среди гостей были в основном журналисты, писатели, фотокорреспонденты. Радость, веселье царили в советском павильоне, в то время как немецкие рабочие, находясь за проволокой, в этаком мини-концлагере, не имели права даже общаться с представителями других стран.
Когда подъемный кран поднимал «серп и молот», корреспондент газеты «Юманите» сфотографировал их в воздухе на фоне Эйфелевой башни. Фашистский же «орел» оказался вмурованным в монолит своего павильона, о нем никто и не вспоминал.
После открытия выставки к советскому павильону началось настоящее паломничество. Взгляды посетителей завораживало здание из светло-оранжевого, словно навечно освещенного закатным солнцем мрамора и вознесенные над ним в едином порыве фигуры мужчины и женщины. Скульптура В. Мухиной оказалась в центре внимания. Перед ней стояли часами, ее фотографии были во всех газетах и журналах, ее модели появились в чернильных приборах, в качестве эмблемы — на памятных вещах, платках, медальонах, ей были посвящены марки, выпущенные в республиканской Испании. Это был триумф. И этот триумф проходил при почти полном замалчивании германского павильона.
Бельгийский график и живописец Франс Мазерёль, ровесник Мухиной, сообщил ей, что «в современной мировой скульптуре эту работу нужно считать исключительной», что она «оставляет впечатление величия, силы и смелости», и признавался, что французские художники целыми вечерами только и говорят о ней.
Русскому павильону аплодировали, проходя мимо него, поднимали руки со сжатыми кулаками: «Рот фронт!» В Париже появились сборщики подписей под требованием сохранить эту скульптуру во Франции как национальное достояние.
«Рабочий и колхозница» вместе с «Герникой» привлекали всеобщее внимание, вызывали симпатии и ощущение протеста перед мрачной германской действительностью, воплощенной в камне и в бронзе: тяжелые колонны и рядом обнаженные бронзовые фигуры юношей — «истинных арийцев», будущих «властителей мира»,
Марина Цветаева, посетившая выставку, написала о немецком павильоне, что это «крематорий плюс сейф». Это не германский павильон, писала она, а прусский и вполне мог бы быть создан и в 1900 году. Фигуры «по стенам» она назвала идолами и недоуменно спрашивала: «Кто строил и кто устраивал?»
В. Мухина возвращалась в СССР в зените славы. Впервые советский художник привлек к себе такое внимание. Но сама она строго относилась к своим работам, судила их по своим законам и написала в одной из статей вскоре после возвращения: «Меня спрашивают, довольна ли я своей работой. Ну что же, нет, не совсем. Я в ней вижу некоторые художественные и технические недостатки. Я не совсем удовлетворена как пропорциями, так и отчасти формами, которые недостаточно выразительны. Самое большое удовлетворение я получила от самой работы».
Это было мнение Творца, для которого нет и не может быть предела совершенствованию.
* * *
Международные выставки на протяжении почти всей своей истории носили более или менее выраженный политический характер. На Лондонской выставке 1855 года Англия выступила с пропагандой свободы торговли. Парижская выставка 1863 года прославляла бонапартизм, пришедший к власти, точно так же Парижская выставка 1879 года стала триумфом буржуазии над поверженной Парижской Коммуной. В 1889 году выставка в Париже превратилась в смотр технического могущества Франции (вспомним Эйфелеву башню!), а в 1893 году в Чикаго — в смотр финансового и промышленного капитала Америки. Парижская выставка 1900 года была гимном колониальной политики разделивших между собой мир империй.
Выставка 1937 года стала триумфом прогрессивных сил над угрозой фашистского нашествия. Народный фронт Франции, впечатляющий павильон СССР, яркий антифашистский характер павильона республиканской Испании — вот три точки приложения демократических сил, нанесших столь сокрушительный удар детищу Альберта Шпеера и пропагандистской машине гитлеровцев.
Наиболее впечатляющим, наиболее запоминающимся событием Парижской выставки стал советский павильон, а точнее скульптура «Рабочий и колхозница». Как писал в те дни Ромен Роллан, «на берегах Сены два молодых советских гиганта в неукротимом порыве возносят Серп и Молот, и мы слышим, как из их груди льется героический гимн, который зовет народы к свободе, к единству и приведет их к победе».
Работа над группой «Рабочий и колхозница» была для своего времени подлинно новаторской. Во-первых, это был блистательный пример синтеза скульптуры и архитектуры. Во-вторых, это была демонстрация умелой работы с неизвестным ранее скульптуре материалом. В-третьих, была разработана новая технология создания скульптуры. И наконец, то, мимо чего не мог пройти ни один исследователь,— замечательные композиционные находки Веры Игнатьевны Мухиной.
Но сколько бы мы ни говорили о замечательных находках, о высочайшем профессионализме и масштабности творчества Мухиной, главным было и останется то, что она смогла выразить чувства и чаяния миллионов людей, которых эта работа восхищала и продолжает восхищать до сих пор. Ибо, как писала сама Мухина, «истинная монументальность немыслима без близости к прогрессивным идеям народа, и всегда служила отражению народных идеалов». ПОЛНОСТЬЮ ВЕЛИКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
http://www.yazib.org/yb040900.html
